Йос Стеллинг: «Рената Литвинова сложный человек. Но я тоже сложный»

Второй раз подряд у вас играет Сергей Маковецкий. Вы уже привыкли к нему?

Мы теперь большие друзья. Он понимает, что хочу я, а я знаю, как он мыслит. Мне с ним очень легко. Он точно знает, что он делает в каждый момент. Очень дисциплинирован, и у него есть характер. То же с Ренатой Литвиновой и Лёней Бичевиным. Лёня просто фантастический актёр! Они с Маковецким играют одного и того же героя, в юности и в старости. Он очень хорошо подготовлен к любым задачам. Это можно сказать про всех троих, но, главное, что все три актёра — очень разные. Часто говорят о «русских актёрах», но такого просто нет! Это люди, которые настолько разные, что их нельзя объединить, будто это какая-то группа животных. С Лёней мы познакомились так. Года три назад мне с ним организовали встречу в кафе. Он опаздывал. Я ждал и смотрел на дверь. Это длилось около получаса. Я старался сконцентрироваться, потому что когда ты кого-то встречаешь впервые, это, я считаю, святой момент. Первое впечатление очень важное. Входили разные люди, и я надеялся, что Лёня — не этот человек, не тот и не вон тот… Потом вошёл Лёня, и я подумал, что если это он и есть, то было бы здорово. Так что, я сразу решил, что он мне подходит. Потом я посмотрел несколько фильмов с его участием и убедился в его профессионализме.

Рената Литвинова не только актриса, но и режиссёр. Вы не чувствовали сопротивления с её стороны?

Поскольку я Ренаты почти не знал (мы познакомились в прошлом году, и я вскоре после этого я пригласил её на роль), то у меня были опасения, и вообще было некоторое, совсем маленькое, предубеждение. Рената быстро устранила его. Оказалось, что она видит свою героиню тоньше и интереснее, чем я. Я даже изменил ради неё сценарий. Изначально её героиня была как-то милее, приятнее. Рената же придала ей такую змеиность, что ли. И мне это понравилось. Она настолько особенная, что никто не смог бы повторить то, что она делает. Она не столько актриса, сколько персонаж. Да, она сложный человек. Но я тоже сложный! Мне не интересны лёгкие, простые люди.

А Еву-Марию Курц вы пригласили после её роли в «Фаусте» Сокурова?

Нет, это просто совпадение. Я этого фильма ещё не видел.

Вещественным символом вашего прошлого фильма, «Душки», была балерина с зеркальцем. Какой символ будет у картины «Девушка и смерть»?

Подождите, это для вас балерина была символом, а для меня это лишь один из символов!

Нет уж, отпираться бесполезно: вы сами привезли игрушечных балерин и дарили их тем, кто присутствовал на московской премьере «Душки»!

Ладно, вы меня поймали. Скажем так: в тот вечер балерина была символом фильма. Символ «Девушки и смерть»… Наверное, это музыка Шопена, которая там часто будет звучать. Не знаю, фильм же ещё не готов. В нём будут два противостоящих друг другу… ну, если хотите, предмета: девушка и смерть. Это два противоположных понятия, которые тяготеют друг к другу и противостоят друг другу одновременно. Позже я, возможно, найду ещё один символ. Белую розу, например, — может же она быть символом?

Почти rosebud Орсона Уэллса («Rosebud» (бутон розы) — последнее слово умирающего героя в «Гражданине Кейне». Поиски смысла этого слова составляют сюжет фильма. — С.С.)

Почему нет? Символы от многократного использования становятся только мощнее. Вы ещё какие-нибудь свои символы добавите.

А смерть — это персонаж или часть атмосферы фильма?

Это персонаж. Хотя говоря так, я начинаю интерпретировать фильм. Это опасно, и я не хочу разрушать вашу интерпретацию.

Западный человек старается убежать от смерти и любых напоминаний о ней. Вы пытаетесь этому противостоять?

Лично я вообще считаю, что смерть — это основной побудительный фактор для того, чтобы жить. Люди делают что-то для того, чтобы не быть мёртвыми. Не говорить о смерти всё время — это нормально, но помнить о том, что всему есть конец, стоит. Смерть — это причина иметь детей, верить во что-то (в религиозном смысле), творить.

Смерть — это жизнь?

Конечно! Всё взаимосвязано. Мне нужна гора, чтобы показать равнину. Всегда нужно два предмета. Хочешь показать девушку — тебе нужна смерть, хочешь показать смерть — нужна девушка. Между ними развивается нечто важное. Вот почему все хорошие фильмы всегда о желании: ты хочешь чего-то, но у тебя этого нет. Ненависть, месть и подобные чувства бывают результатом этого желания.

В новом фильме у вас намечается больше персонажей, чем у вас обычно бывает. Как правило, вы ограничиваетесь парой.

Здесь пять или шесть главных действующих лиц и много людей на втором плане. Но правда в том, что я здесь играю со временем. Действие начинается в 50-е годы ХХ века, потом перемещается в конец XIX века, после снова в 50-е, а потом — в наше время. Значит, девушка и главный герой, Николай, должны быть представлены в двух возрастах, молодыми и старыми. Нина, работница отеля, где происходит действие, тоже должна быть молодой и старой. Отель тоже, в некоторой степени, действующее лицо истории. У него ещё есть владелец. Выходит, что персонажей не так много, и система их отношений довольно проста.

Забавно, но расклад времён у вас совпадает с фильмом Роберта Земекиса «Назад в будущее». Совпадение?

Это слишком прямая аналогия. У меня путешествия совершаются только в памяти героев. А вообще, все фильмы так или иначе играют с временем. Фильм — это и есть игра со временем.

Как вы выстраивали визуальный стиль вашего фильма?

Фильм получается романтичной любовной историей, а для этого самое лучшее — это XIX век, цветы, прекрасные стихи. И здесь мне очень помог Пушкин. Когда вы спрашивали о символе фильма, я как-то совсем забыл: это томик стихов Пушкина. Он проходит через весь фильм, через век, и особенно важно в нём это простое и известное стихотворение. «Я помню чудно мгновенье…» — его все русские знают наизусть, насколько я знаю. И ещё «Казачья колыбельная песня» Лермонтова звучит. Главный герой в начале фильма пишет на первой странице книги и отдаёт её девушке. В конце фильма девушка пишет на последней странице и возвращает книгу герою. Книга — символ поэзии, красивый символ. Пушкин — метафора всей поэзии в фильме и пространства между героями. Я этим фильмом очень дорожу. Мне кажется, это моя лучшая работа. Там совсем нет юмора. Это может оказаться неожиданным для тех, кто видел мои фильмы. Кстати, меня после «Душки» ругали, что я смеюсь над русскими, потому что только русские имеют право смеяться над собой. Я придумал отвечать, что у меня душа тоже отчасти русская, так что, у меня есть моральное право на смех. Этот фильм — ода России, Пушкину, Чехову. Русские знают, о чём я говорю. Когда самолёт приземляется в Москве, все пассажиры аплодируют. Им нравится чувствовать себя на родной земле.

Иногда родная земля может оказаться опасной — это они тоже знают.

Может, им нравится чувствовать себя немного в опасности. У меня было странное впечатление от русских, когда я приезжал сюда в 80-е. Замкнутые люди, которые всегда отводят глаза в сторону и стараются держаться подальше. Но если ты знакомишься с ними ближе, маска спадает, и ты видишь потрясающее чувство юмора, постоянную взаимопомощь, и никто не воспринимает тебя серьёзно, если ты начинаешь говорить о политике. Впрочем, русских вообще для меня давно уже нет — это просто слишком много разных людей, которых я вижу здесь и знаю.

Но что-то общее есть?

Одной из общих проблем я считаю то, что русские не всегда могут услышать друг друга. Если кто-то начинает говорить что-то, его не слушают, с ним сразу начинают битву. Никому не приходит в голову, что чужое мнение может его обогатить. Я помню, недавно видел документальный фильм, где Каспаров встретился с людьми в Петербурге незадолго до каких-то очередных выборов. Рядом с ним был какой-то парень, который не был согласен с ним и что-то сказал. Каспаров его ударил. Такой интеллигент — и ударил! Даже он не способен слушать, оказывается. Слушая, мы становимся мудрее. Вот и вы, может, стали мудрее, слушая меня, а я не становлюсь мудрее, потому что говорю сам.

Если бы вы были правы, то журналисты уже стали бы самыми мудрыми людьми на Земле.

Знаете, так много глупых журналистов, которые заранее знают, что они напишут. Хорошие журналисты — это мудрые люди. Потому что журналистика — это любопытство плюс слушание. Если у человека этого нет, он и не журналист, даже если он себя так называет.