Рената Литвинова на Первом канале (закрытый показ). 17.02.2012

Generation «П»

Россия, США, 2011, 112 мин., цв.
Режиссер: Виктор Гинзбург
Сценарий: Виктор Гинзбург, Джина Гинзбург
В ролях: Владимир Епифанцев, Андрей Фомин, Михаил Ефремов, Александр Гордон, Владимир Меньшов, Иван Охлобыстин, Андрей Панин, Сергей Шнуров, Рената Литвинова, Роман Трахтенберг, Андрей Васильев, Игорь Миркурбанов, Леонид Парфенов, Михаил Дорожкин, Елена Полякова, Олег Тактаров, Юрий Сафаров, Игорь Григорьев, Амалия Мордвинова
Оператор: Алексей Родионов
Композиторы: Кавэ Коэн, Майкл Нилсен, Александр Хакэ, Сергей Шнуров
Производство – Generation P LLC (США), Room при участии – Киностудия им. М. Горького
Трагикомедия
По книге Виктора Пелевина «Generation П».

Экранизация одного из самых знаковых романов 1990-х.

Начало 1990-х. Вавилен Татарский, интеллигентный юноша, выпускник Литературного института, любящий Пастернака, после расставания с идеалами вынужден продавать сигареты в ларьке. Благодаря случайности он попадает в мир рекламы и открывает у себя талант — сочинять запоминающиеся рекламные слоганы. Таким образом, он становится сначала копирайтером, затем «криэйтором».

От мелких заказов Вава быстро переходит к дорогим брэндам, а затем – в сферу политтехнологий. Вокруг него гибнут люди, и это становится для него обыденностью. Вава легко перешагнет в 21 век и, судя по всему, будет жить долго. И это всего лишь частный случай виртуальной России – подмножество множества утверждений, заблуждений и опровержений по поводу несостоятельности будущего. Однако Татарский постоянно мучается вопросом, кто же всё-таки этим управляет..

В рамках программы Александра Гордона «Закрытый показ», которая традиционно знакомит зрителей Первого канала с самым громкими и неоднозначными кинокартинами, состоится обсуждение фильма «»Generation П » Виктора Гинзбурга. «Закрытый показ» – это всегда интересная дискуссия и жесткие споры на тему премьеры, в которых принимают участие создатели фильма, киноведы, критики и известные журналисты.

Фильм «Generation П» получил следующие награды и премии:

· 2011г. – Международный 46-й кинофестиваль в Карловых Варах «Специальное упоминание программы «К Востоку от Запада».

· 2011 г. – фильм «Generation П» на фестивале «Балтийские дебюты» получил приз президента фестиваля.

Фильм «Generation П» – экранизация культового романа Виктора Пелевина в постановке Виктора Гинзбурга. Это кино ждали долгих четыре года, и вот наконец, у зрителей появилась прекрасная возможность увидеть его в эфире Первого канала.

Приглашенные эксперты и гости студии после просмотра фильма рассуждают о том, что «Generation П» стал настоящей энциклопедией 90-х годов. Разгорается спор, на тему того, актуально ли это кино сегодня, несмотря на многолетнее опоздание. Если бы фильм вышел в 90-е, он был бы своевременен, а сейчас, в нулевые в эпоху расцвета интернета, социальных сетей, одноклассников и скайпа, картина Гинзбурга выглядит как иллюстрация книги и не более того. Должно ли кино быть актуальным и злободневным или оно должно быть вечным на все времена?

В центре студии ток-шоу «Закрытый показ», посвященном фильму «Generation П» съемочная группа: заслуженный артист России , актёр Михаил Ефремов, актёр Андрей Фомин, актёр Олег Тактаров, художник, музыкант Гермес Зайготт, актёр Владимир Епифанцев, актёр, один из генеральных продюсеров фильма «Generation П» Андрей Васильев, исполнительный продюсер фильма Станислав Ершов, соавтор сценария, продюсер, режиссёр фильма Виктор Гинзбург.

Позиция «За»

Ксения Собчак – телеведущая, журналист
Владимир Стержаков – актёр театра и кино
Игорь Скляр – заслуженный артист России
Марат Гельман – руководитель музея современного искусства PERMM
Михаил Хлебородов – режиссёр, клипмейкер
Катя Мцитуридзе – киноэксперт «Первого канала»

Позиция «Против»:

Андрей Архангельский – редактор отдела культуры журнала «Огонёк»
Ксения Стриж – теле-радиоведущая
Александр Петлюра – художник, режиссёр
Андрей Немзер – профессор Высшей школы экономики, историк литературы
Мария Марголит – киновед
Дмитрий Дабб – кинообозреватель

«Generation П» – первая экранизация Виктора Пелевина. Экранизация яркая, острая и провокационная, как и сама книга. Американскому режиссеру с российскими корнями Виктору Гинзбургу удалось воплотить непростую литературную основу в жанре блокбастера, оставшись в рамках пелевинской действительности, сохранив дух и смысл первоисточника. Звездный творческий состав, западный подход к съемочному процессу, а также оригинальный сценарий, непредсказуемый даже для тех, кто хорошо знает роман Пелевина, делают «Generation П» настоящей «бомбой».

Основанный на культовом романе Виктора Пелевина фильм «Generation П» во многом строится на галлюцинациях – включая речь Че Гевары о том, почему и как телевидение разрушает человека. Однако через измененную реальность проступает кропотливо восстановленная атмосфера Москвы в 90-е годы, на фоне которой и разворачивается действие картины. Вавилен Татарский, нашедший себя в новой жизни в роли сотрудника рекламного агентства, занимается продвижением западных брендов, адаптируя их под «русскую ментальность». Умный и местами чудовищно смешной, насыщенный спецэффектами и откровениями фильм делает простой и понятной сложную историю о том, как бывшие пионеры стали рекламщиками на службе у богини Иштар, а «поколение Pepsi» выбрало Coca-Cola.

Фильм насыщен местами ироничным, местами черным юмором Пелевина, яркими саундтреками, явлениями Че, серуфа и ангела, звездами первой величины, калейдоскопом из псевдорекламы. Музыку для фильма написали голливудские композиторы Кавэ Коэн и Майкл Нилсен (Groove Addicts). Сопровождение «галлюциногенных» частей картины принадлежит авторству музыканта Александра Хакэ (Einstürzende Neubauten). Новые острые и актуальные саундтреки к фильму написал Сергей Шнуров – его новая песня «Is it a real rock-n-roll?» дебютирует на финальных титрах картины. Кроме того, в фильме использованы хиты Portishead, Mercan Dede, «ДДТ», а также звезд 90-х– Богдана Титомира, Чижа, Сукачева, группы «Агата Кристи», Кострова и других.

В первой экранизации Пелевина приняли участие Владимир Епифанцев (Вавилен Татарский), Михаил Ефремов (Леонид Азадовский), Андрей Фомин (Морковин), Владимир Меньшов (Фарсук Фарсейкин), Александр Гордон (Ханин), Олег Тактаров (Вовчик), Рената Литвинова (секретарь Аллочка), Андрей Панин (водитель Коля), Иван Охлобыстин (Малюта), Леонид Парфенов, Амалия Гольданская, Андрей Васильев, Елена Полякова, Марианна Максимовская, Игорь Григорьев и Юлия Бордовских. Свою последнюю роль в картине сыграл Роман Трахтенберг (Саша Бло).

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ ПРОГРАММЫ

Обсуждение перед показом фильма
А.ГОРДОН: Первый канал приветствует вас в студии программы «Закрытый показ», программы, рассчитанной на широкого, но и на глубокого зрителя. Меня зовут Александр Гордон. И сегодня мы с волнением, потому что я участвовал в этом фильме, смотрим и обсуждаем фильм Виктора Гинзбурга «Generation П», фильм, который получил на 46 кинофестивале в Карловых Варах специальное упоминание программы «К Востоку от Запада» и на фестивале «Балтийский дебют», и приз президента фестиваля. Поздравляю. Позвольте по традиции представить вам часть съемочной группы, которая собралась здесь, чтобы отвечать за всех остальных.
Заслуженный артист России Михаил Ефремов. Актер фильма, один из генеральных продюсеров Андрей Васильев. Андрей Фомин. Единственный чемпион из Восточной Европы абсолютного бойцовского чемпионата актер фильма «Generation П» Олег Тактаров. Художник, музыкант, актер фильма «Generation П» Гермес Зайготт. Исполнитель главной роли актер Владимир Епифанцев. И Епифанцев-младший! Продюсер фильма Станислав Ершов. Соавтор сценария, личный друг Пелевина, продюсер, режиссер Виктор Гинзбург.
Очень кратко, ориентируя аудиторию Первого канала и глубокую, и широкую, что ей делать ближайшие два часа, вы должны сказать, смотреть кино или не смотреть.

КСЕНИЯ СОБЧАК, телеведущая, журналист: Я считаю, что фильм, безусловно, стоит посмотреть, потому что это безусловная часть нашей жизни, нашей истории. Культовые персонажи, культовые места, культовые события. Мне кажется, что это интересная версия потрясающего пелевинского романа.

АНДРЕЙ АРХАНГЕЛЬСКИЙ, редактор отдела культуры журнала «Огонек»: Я благодарен режиссеру Виктору Гинзбургу за то, что он попытался реанимировать Пелевина, но, к сожалению, не смог его оживить.

ВЛАДИМИР СТЕРЖАКОВ, актер театра и кино: Я считаю, что этот фильм надо обязательно посмотреть, потому что он – самый искренний и честный о том страшном времени, которое мы все пережили. Смотреть надо обязательно.

КСЕНИЯ СТРИЖ, теле-радиоведущая: Ни в коем случае не надо его смотреть. У меня заболела голова на двадцатой минуте, и я досмотрела из уважения к вам, Александр. У меня такое ощущение, бабло упало. Правда? Мне кажется, просто упало бабло.

КАТЯ МЦИТУРИДЗЕ, киноэксперт «Первого канала»: Я считаю, что этот фильм надо смотреть именно потому, что этот фильм – черный ящик, который создал Пелевин, а Виктор Гинзбург вскрыл так, как он увидел это сегодня. Это взгляд на девяностые с нулевых. И он очень интересен.

АЛЕКСАНДР ПЕТЛЮРА, художник, режиссер: Я поскольку жертва этого проекта, я и снимался в нем, и работал частью художественных костюмов, переживал за всю концепцию, оттого я с этой стороны нахожусь, а не с той и не внутри, потому что я переживаю за всю атмосферу, тех людей, которые жили в то время. Точно знаем все движения, все клубы, что ели, чем какали, куда писили, каждый угол Москвы знали. Мы видели это. А в фильме я не вижу этого, в общем.

АНДРЕЙ НЕМЗЕР, профессор Высшей школы экономики, историк литературы: Абсолютно все равно, смотреть или не смотреть. Пелевинская ложь глубоко вошла в состав нашей культуры и ни убавить, ни прибавить нечего. Фильм полностью адекватен дурному и лживому роману. Ни убавить, ни прибавить.

ИГОРЬ СКЛЯР, заслуженный артист России: Друзья мои, земляки, этот фильм смотреть не то, чтобы нужно, его смотреть обязательно нужно, потому что он мировоззренческий, он постигает нашу цивилизацию и говорит, может быть, о том, что наше стремление к все новым и новым ощущениям, в конце концов, нас уничтожит. Все одно и то же – наркотики, реклама… Но там это все замыкается в западной, очень узкой теме, а у нас это выходит на апокалиптический русский уровень, не знаю, Достоевского или Толстого.

А.ГОРДОН: Хорошо, что Пелевин нас не смотрит сейчас. Виктор, у тебя сейчас есть уникальная возможность зачеркнуть все, что было сказано, и обратиться напрямую к аудитории Первого канала и на два часа работы их настроить или развлечений, или не знаю чего. Она – твоя (я имею в виду аудитория).

ВИКТОР ГИНЗБУРГ, соавтор сценария, продюсер, режиссер фильма «Generation П»: Мне очень близко то, что сказал Игорь Скляр, потому что это, действительно, мировоззренческая картина, которая не только про эпоху, не только про Россию. Для меня это фильм, который мне помогает осмыслить свое место в жизни в этом мире. То, что произошло в девяностых в России, произошло во всем мире, эта узурпация человеческой личности, виртуальная политика, деньги, поколение «продать». Это все то, что происходит в мире вообще. Что можно еще сказать? Да, конечно, это про девяностые, конечно, это про Россию. Безусловно. Наверное, это кино о поиске счастья в современном мире – вот, что это для меня.

А.ГОРДОН: Уже не первое поколение людей, которое живет на этой земле, отравлено одной сладкой мыслью о том, что счастье возможно. Возможно ли оно на самом деле? Давайте посмотрим фильм «Generation П», а потом обсудим.

Обсуждение после показа фильма
А.ГОРДОН: Первый канал, «Закрытый показ», фильм Виктора Гинзбурга «Generation П» по роману Виктора Пелевина. Я знаю, что в Америке этот фильм воспринимают чуть ли не как энциклопедию жизни в России девяностых годов. И я хочу спросить сейчас и сторонников, и противников, получилась энциклопедия-то? Мы, действительно, что-то можем понять? Не узнать (мы все знаем), а понять о том, как мы жили десятилетия назад из этого фильма и из позиции автора, который, все-таки, в тот момент был достаточно сильно отстранен от событий, которые здесь происходят, и отстранен от участия в них? Жил в США, да и другими проблемами занимался. То есть про нас, не про нас? Девяностые это или не девяностые?

К.СТРИЖ: Девяностые чем прекрасны, на мой взгляд? Это великие года вообще, лучшие года. Что касается телерадиовещания, это вообще the best, что называется. И вообще это время личностей, время вообще всего-всего-всего. Но с другой стороны, время плавленых сырков, яиц под майонезом… Дело в том, что все в девяностые жили совершенно по-разному и для всех – разные девяностые. Для меня, например, девяностые – это вообще начало новой жизни, я в девяностые жить начала. До этого я была Ксенией Волынцевой, в девяностые я начала быть Ксенией Стриж. В общем, не жалуюсь. И по большому счету, у всех оно… Кто-то побирался, кто-то спивался, кто-то уезжал за границу, а кто-то, наоборот, возвращался, уехав в семидесятых. И поэтому для всех это разное. И то, что в этом клипе (или как это назвать?), капустнике… Я не могу это назвать «кино», просто у меня язык не поворачивается.

АНДРЕЙ ФОМИН, актер фильма «Generation П»: Можно я отвечу? Я был как раз тем самым героем девяностых, и есть этот план, когда мой герой встречается с Вавиленом Татарским у метро «1905 года». Когда я уже пришел на фильм и смотрел себя, мне даже стало страшно, это была абсолютно документальная лента, которая запечатлела меня в те годы, когда я работал в «Арлекино», был на этом «1905 года» метро, и там смешалось все – афганцы, какие-то бабушки, которые продают все сразу (и чашки, и книги), тут же Хари Кришна идет навстречу. Посмотрите, какой гениальный план. И тут же эта потрясающая монументальная скульптура, которая стоит на 1905 года. На меня пахнуло это время, когда мы с тобой, Ксения, бухали в Театре на Таганке. Понимаешь? И я его почувствовал, Ксюша, в этот момент.

К.СТРИЖ: И я 7 минут, я думаю: «Боже мой, какая прелесть!» И ровно через 7 минут, как ты только закончил рассказывать: «Слушай, сейчас реклама – вот это тема, вот все». И я так думаю: «Сейчас пойдет разворот». И…

К.МЦИТУРИДЗЕ: Я бы хотела, все-таки, о кино, а не о себе. Это фильм, который приняли. Совершенно вы точно заметили, что у него был международный успех – его в Торонто или на каннских показах рыночных (там самая жесткая дистрибьюторская публика – они решают, покупать кино или не покупать), смотрели, его понимали. И понимали не потому, что они жили в девяностых и знали эти ларьки, где выпивал Андрюша с Ксенией. Нет. Потому что люди одни и те же, и хороших, и плохих, и разных везде одинаковое соотношение. И фильм попал на ту аудиторию так же, как и на нашу. Вот и все. Это большое кино.

К.СОБЧАК: Мне кажется, что если говорить о том, что это кино о девяностых, конечно же, оно о девяностых. И жизнь, показанная в этом фильме, абсолютно коррелируется с тем, что реально происходило в эти годы. Может быть, энциклопедической ценности это кино не несет в том смысле, что не все зрители, которые не в теме того времени, могут это понять, могут уловить эти нюансы, эти разговоры, ту одежду, эти жесты и эти сцены, о которых говорил Андрей. Но для людей, которые понимают и прожили это время, это, безусловно, практически документалистика.

А.ГОРДОН: Ксения, вы прожили это время с марками, то есть с кислотой и с мухоморами, и так далее?

К.СОБЧАК: Нет, я прожила это время по-разному, но я… Честно говоря, для меня это совсем такие, молодые годы. И в этом смысле для меня культовое… Я мало помню, потому что я была маленькая… Но для меня культовое кино про это время – это, конечно, не «Generation П» (я была чуть младше), это, скорее, фильм «Все умрут, а я останусь». Поэтому это другой фильм и это другая дискуссия. Но если говорить про «Generation П», вы знаете, я хотела еще сказать, что это очень смелая попытка экранизировать не экранизируемого автора, на мой взгляд.

А.ГОРДОН: Вопрос был сейчас не о Пелевине и справедливо не о Пелевине, а о том, является ли этот фильм для нас, живущих в России, которые эти девяностые прожили… Я их тоже захватил, частично, но захватил, и говорить о них не решаюсь в отличие от режиссера, который здесь не жил в девяностые. Достаточно ли этот фильм показал девяностые для того, чтобы как Запад принял его, считать его нам, жителям России, энциклопедией девяностых? Вот о чем речь.

В.СТЕРЖАКОВ: Я хочу сказать, что когда я смотрел этот фильм, у меня все время была такая щемящая боль о том потерянном поколении, которое, действительно, было потеряно в это время. Я отношусь к этому поколению. Ксюшенька, я хочу вам задать такой вопрос. Выпускники творческих вузов начала восьмидесятых годов, к девяностым им было около 30 лет, да? Это было самое жизненно-сильное, когда можно было разрывать на молекулы любую пьесу, любой сценарий. Кино не снималось, в театры зритель не ходил. Работая в это время в Московском художественном театре, вы не поверите, Ксения, но заслуженные великие актеры того времени современности клеили усики, надевали какие-то кепочки, чтобы были неузнаваемые, садились на машине, ездили по ночам бомбить, зарабатывать хоть какие-то деньги.

К.СТРИЖ: Я знаю это все. Сама бомбила.

В.СТЕРЖАКОВ: Когда мы получали раз или два раза в месяц гуманитарную помощь от маленькой Голландии – килограмм сахара, сухое молочко, какие-то китайские тушенки, чтобы приносить их в семью. Сколько людей сошло с дистанции. Я хочу вас спросить. Вы говорите, когда там… Не говоря о Пелевине. Сколько выпускников тех лет остались на плаву? Единицы.

К.СТРИЖ: Нет.

В.СТЕРЖАКОВ: Единицы. Я вам отвечаю за школу-студию МХАТ.

К.СТРИЖ: А я – за Щукинское.

А.ГОРДОН: Погодите, а других лет? Тоже единицы. Всегда остаются единицы. Здесь главная неразбериха, на мой взгляд, у нас сейчас царит в ответе на три вопроса. Первое. Достаточно ли прошло времени, чтобы сделать обобщение. Второе, если недостаточно, почему не делать фильм о девяностых в девяностые?

К.МЦИТУРИДЗЕ: Нет, было же много фильмов в девяностые о девяностых снято.

А.ГОРДОН: Нет, смотрите. Пелевин написал роман когда?

В.СТЕРЖАКОВ: В 1997, по-моему.

А.ГОРДОН: Почему экранизация вышла в 2011? Либо это подведение некоего итога, художественное обобщение того опыта, пусть даже маргинального, который страна пережила. Либо, может быть, действительно, совсем недостаточно времени прошло, чтобы смотреть через плечо на эти годы. И получается, что фильм подвешен в двух состояниях. Те, кто тогда жил похожей жизнью… И не зря у нас здесь сидят люди, которые похожей жизнью жили (за некоторыми исключениями). Те эту жизнь узнают. Те, кто жил другой жизнью, эту жизнь не узнают и не принимают. Дайте спросить у поколения, все-таки, «П», «Пепси Light» даже, я бы сказал.

МАРИЯ МАРГОЛИТ, киновед: Я, конечно, не помню всех этих разборок, зато я прекрасно помню, что моей мечтой в 5 лет был зеленый «Джип Чероки», потому что у ухажера моей сестры был такой же. Поэтому, так или иначе, меня коснулась эта когорта людей, которые пытались пробиться, выбиться из этого Советского Союза. Я хочу ответить на вопрос Александра. Вы спросили, достаточно ли этой дистанции. Мне кажется, что здесь такая же разница, как если человек берется изучать что бы то ни было. Если он это изучает 100 лет спустя, он – историк. А если он это изучает изнутри, он – этнограф. И Пелевин – этнограф. Так как он писал эту книгу в девяностые, он наблюдал за всем этим. Я вовсе не говорю, что ваше кино – оно не нужно или что оно плохое, а просто мне кажется, что здесь даже дело не в своевременности. Вы не прочувствовали, видимо, того, о чем именно писал Пелевин, так как вы просто не могли. Потому что Пелевин находился в одной системе координат, в одной плоскости, а вы в другой. И здесь уже играет роль время.

К.МЦИТУРИДЗЕ: Но согласитесь, что бывают хорошие, талантливые этнографы и историки, а бывают плохие – те и другие. Поэтому тут уже такой момент, не со временем.

М.МАРГОЛИТ: Но Пелевин – это хороший этнограф, согласитесь.

К.СОБЧАК: Пелевин свои последние книги о России, уже о современном обществе писал, вообще находясь в Тибете. Это не имеет отношения к тому, где ты находишься. Ларс фон Триер снимал фильмы об Америке, ни разу там не находясь.

А.ГОРДОН: Ребят, вы говорите так, как будто Пелевин существует. Об этом мы еще поговорим отдельно.

ДМИТРИЙ ДАББ, кинообозреватель: У меня предложение к фильму вернуться. Является ли он энциклопедией девяностых, наших девяностых? Нет, не является по той простой причине… Но! Он является энциклопедией тусовки, и в этом отношении он до сих пор актуален.

МИХАИЛ ХЛЕБОРОДОВ, режиссер, клипмейкер: Даже не тусовки. Очень узкий срез рекламного бизнеса в то время.

Д.ДАББ: Именно. Если допустить, что роман был адресован в первую очередь условным Татарскому и Морковину, тот это фильм, снятый условными же Татарским и Морковиным про себя, но что хуже, для себя. В тексте у Пелевина, у Виктора Олеговича огромное количество подмигиваний. Собралась группа людей прекрасных, талантливых, они знакомы друг с другом, они пересказывают себе любимые шутки из Пелевина друг другу, они разыгрывают любимые стенки и подмигивают. Весь фильм – непрекращающийся нервный тик. Я как человек, не первый год в этом бизнесе, мне было приятно увидеть в кадре Васильева, Пепперштейна, еще отдельных людей. Но я понимаю, что это шутки для своих. Они не направлены на зрителя.

А.ГОРДОН: Стоп, секундочку. Существует текст Пелевина, который написан изнутри эпохи, про эпоху, что всегда сложно, поэтому получился тоже, на мой взгляд, анекдот. Не больше того. Никакого там уж философского обобщения или даже художественного достоинства этого романа особенного нет. Кстати, отвечаю на этот вопрос, почему я согласился. Потому что это Пелевин. Я его не люблю, значит, ничего не испорчу. Это было главное условие мое. Главное – чтобы ничего не испортить. И я не скрывал этого с первого дня, что я не люблю Пелевина и поэтому соглашаюсь играть эту роль. Первое. Второе. Роман существует, текст самодостаточен. В конце концов, каждый может его открыть и прочесть. Верно? Мы имеем дело не просто с интерпретацией человека, стороннего этому процессу, который находился далеко и эмоционально, и физически, человека, который задумался над этим десятилетия спустя и попытался нам сегодняшним про наши девяностые чего-то сказать такое, что мы бы могли услышать как послание. Зачем иначе снимать? Это ж не иллюстрация, действительно, только, да? О чем нам говорит Гинзбург сегодня, в 2011 году, используя слабый роман Пелевина 1998 года?

МАРАТ ГЕЛЬМАН, руководитель Музея современного искусства PERMM: То есть, если считать, что роман сильный, нельзя дискутировать с вами? Вы как-то сразу обуславливаете.

А.ГОРДОН: Дискуссии не получится просто – вы скажете «сильный», а я скажу «слабый».

М.ГЕЛЬМАН: Да. Когда произведению искусства пытаются критерии совсем другие… Я хочу сказать, что, действительно, девяностые годы там идут не основной темой, а как пролог к пьесе. Открываешь пьесу, говорят «Франция, XIX век, король, королева», и этот пролог, возможно, он кого-то обманул, потому что он, может быть, немножко большой, что вся пьеса будет описанием Франции XIX века или России девяностых годов. На самом деле, вещь, во-первых, условная. Я могу сказать, у нас была выставка «Компромат», когда люди, которые вчера верили всему, что написано газете, и в девяностые годы пришел новый мир… Это новый аспект, что можно все сфальсифицировать, обмануть и так далее, и так далее. Люди плакали. Мы когда делали эту выставку, мы говорили: «А чему же теперь верить?» А ничему. То есть фильм взял один важнейший аспект вот этих девяностых – ребята, вас всех могут обмануть. И единственный способ предохраниться – быть критичным. И девяностые годы… То есть я тоже считаю, что очень условная вещь. Если к этой условной вещи… Допустим, художник делает какую-то абстрактную вещь, а ему говорят «А почему не похоже на кого-то конкретного?»

К.МЦИТУРИДЗЕ: «Это не лошадь там, это свинья». Да, потому что это другое, это другое животное просто.

М.ГЕЛЬМАН: Надо по-другому относиться.

А.ГОРДОН: Хорошо, что вы нас переносите от девяностых через Гинзбурга. Все-таки, современный режиссер, американский режиссер (я на этом настаиваю), не русский, а американский режиссер снимает кино про девяностые для того, чтобы нам сегодня, в двухтысячных чего-то сказать.

К.МЦИТУРИДЗЕ: Например, я вспомнила сейчас Набокова. Когда он писал «Король, дама, валет», это такой Берлин, что берлинестее не бывает. И он написал это, русский писатель.

А.ГОРДОН: Я к тому, что мы с вами не смогли договориться, наши девяностые, не наши девяностые. Потому что девяностые у каждого свои, времени прошло недостаточно, чтобы они стали общими.

К.МЦИТУРИДЗЕ: Они никогда не станут общими, Саша. У всех свои девяностые, любые годы.

А.ГОРДОН: Ребят, назреет со временем пара штампов, когда достаточно будет отойти в сторону и сказать «Сталинская эпоха» – все, набор штампов существует. «1941-й год» – набор штампов существует. «1937-й год» – набор штампов существует.

К.МЦИТУРИДЗЕ: Саша, о чем вы говорите? Про войну вспомните фильмы. Есть «Баллада о солдате», а есть…

К.СОБЧАК: Да, восьмидесятые даже годы и семидесятые у каждого уже будут свои.

А.ГОРДОН: Нет, говоря «Олимпиада», уже сразу получит набор штампов. Мы говорим о том, что чем дальше мы отстоим от эпохи, которую мы исследуем, тем больше набор общих мест и штампов вокруг этого, с которыми готово согласиться большинство, тем больший простор или глубина существует для художника для того, чтобы переосмыслить эти времена. Девяностые от нас отстоят – это за плечами, да? И у каждого, действительно, они свои. Не вырос еще тот культурный слой девяностых, тот набор самых шквалистых штампов, чтобы можно было их опровергать или настаивать на них. Это все равно индивидуальные высказывания. А о чем нам сегодня в 2011 году, нам, этой аудитории и миру, кстати, говорит Гинзбург? Об этом поговорим сразу после рекламы.

Обсуждение после показа фильма (вторая часть)
А.ГОРДОН: Первый канал, «Закрытый показ», фильм Виктора Гинзбурга «Generation П». Младший Епифанцев из-за позднего времени вместе с Ксенией Собчак нас покинул (надеюсь, что вместе, конечно же). Александр Геннадьевич Данилин, писатель, психотерапевт. Расставьте, пожалуйста, нас по своим местам.

АЛЕКСАНДР ДАНИЛИН, психотерапевт, писатель: На мой взгляд, фильм Гинзбурга как, собственно, и роман Пелевина, конечно же, не о девяностых годах и не об энциклопедии девяностых годов. Этот фильм о тупиках души, которая пытается манипулировать объектами внешнего мира и теряет самоё себя. Я кланяюсь Виктору Гинзбургу, но только по одной причине. Это не великий фильм. Но мне кажется, что он как режиссер отодвинулся, сделал шаг назад и уступил место этим самым тусовочным деталям девяностых и книге. Он пытался, понимая, что он со стороны, дать место нам. Я когда-то написал большую монографию об ЛСД и о грибах, и, в общем, я знаю субкультуру, о которой идет речь в фильме. Дело же абсолютно не в этом. Дело в тупиках, в которых запуталось поколение. Грибы (извините, я воспользуюсь этим нехорошим словом из девяностых годов, когда все наркотики именовали словом «дерьмо») – это только часть некоторого дерьма, из которого целое поколение пыталось строить свою душу и не построило, исчезло, растворилось, в том числе, растворилось в бреду, похожем на то, что произошло с Татарским, с главным героем фильма и романа. Примерно так я воспринимаю эту проблему, и для меня это, в том числе, и личная боль. Уж очень много людей я знаю и из творческой тусовки. Это фильм о том, как творчество и усилия души подменяются пустыми иллюзиями. Фильм заставляет думать, и мне это очень важно, потому что когда молодые люди, например, на мой взгляд, видят тот бред, которым заканчивается фильм, я думаю, что это вызывает опасения. По крайней мере, ощущение какой-то тотальной ошибки в попытке разменять себя на объекты внешнего мира, виртуальную реальность, химические вещества. Любой ценой разменять. Я хочу сказать, что Гинзбург… Мне показалось, что именно это место у него болит- растворение и исчезновение личности. Это иллюзия поиска истины или духовного поиска, иллюзия, в которой мы все запутались как в собственных соплях, и Виктор Гинзбург, по-моему, это чувствует. Спасибо.

А.ГОРДОН: Спасибо. Очень важная мысль прозвучала, мы сейчас ее обсудим, конечно, хотя бы потому, что если уж честно говорить, то Пелевин трансцендентен и даже инфернален, нет никакого Пелевина – есть только воплощение Пелевина, инкарнация. И Гинзбург представил инкарнацию Пелевина. Если мы говорим «Пелевин», сегодня в этом фильме это равно «Гинзбург». Говорим «Гинзбург» – это равно «Пелевин». Нет никакого Пелевина. Я даже, несмотря на то, что Виктор убеждал меня, что он встречался и разговаривал, до сих пор не уверен в физическом существовании этого человека. Тезис «Нет никакого Пелевина». Вы можете убеждать меня 10 тысяч раз, даже если я познакомлюсь с ним. Давайте поговорим о следующей составляющей этой картины – о мессадже, о послании, о том, что Гинзбург говорит не только о тупиках индивидуальной души, он говорит о том, что эти индивидуальные души сегодня существуют в некоем совершенно конкретном пространстве, и пространство это – абсолютного всеобщего глобального одурманивания. Если прежде человек, в жизни не пользуясь этими средствами коммуникаций, если ему сильно повезет, и он лишен всяких моральных устоев, мог обмануть одного, двух, трех, четверых человек за жизнь и сделать их жизнь невыносимой, то сейчас один отдельно взятый индивидуум вроде меня может одним махом сделать невыносимой жизнь миллионам людей, которые меня смотрят. Рождает это во мне ответственность какую-то дополнительную? Становлюсь я от этого демоном и демиургом? Или это абсолютно принятый порядок вещей, когда после того, как появились средства еще более высокой коммуникации, такие как социальные сети, как Twitter и так далее, каждая тля свое мнение имеет. Давайте поговорим о том, как каждый из нас манипулирует внешним миром, не глядя на то, кто в этом мире существует реально, любим он или не любим, значим он для нас или не значим. Мы все – манипуляторы. Просто кому-то повезло больше, кому-то меньше. Вот и все. Готовы обсудить этот тезис?

И.СКЛЯР: Наконец. Слава богу. Я вам очень благодарен, что вы подняли ту тему, которая прозвучала в ваших словах. Это проблема цивилизации, которая существует для кого-то 800 лет, для кого-то две тысячи, для кого-то 5 тысяч лет. И все, что написано черным по белому, как правильно жить, если спросить, хотя бы 3-4 заповеди каждый знает. Я не с точки зрения религии, а сточки зрения попытки человечества ограничить себя в своих неумных желаниях и стремлениях этими законами. Они известны давно. И что? Правильно: если раньше один пушкарь мог своим ядром убить двух человек, то сейчас какой-нибудь толстый полковник нажал кнопку, и пол-Дании ушло в небытие. Хорошо это или нет? При нашем уровне сознания и развития технологии, которые мы здесь наблюдаем… Там замечательный есть вопрос: «Веришь ли ты в это общее бессознательное нечто? Что движет миром? Кем мы управляемся и как мы существуем?» И в этом смысле, мне кажется, что это проблема даже не России – это проблема цивилизационная, мировоззренческая. Как с этим быть, каждый решает для себя. Кто-то читает Библию, кто-то читает «Буратино», а кто-то читает или смотрит Пелевина.

А.ГОРДОН: Из того, что вы сказали, важно все, конечно, но мне важно вот что. Что сейчас есть две гипотезы (и они на слуху, они как раз вот в этом материале, который мы обсуждаем), о том, как устроен наш мир, имеется в виду социальный. Первое – это теория заговора: мир управляется изнутри темными и тайными силами, которые мудрее всех остальных, поэтому все так, как происходит сегодня. Вторая – мир никем сегодня не управляется, потому что изменения, которые происходят в мире, гораздо глобальнее и быстрее, чем все, что было до этого в цивилизации. Что говорит Гинзбург и что мне важно как мессадж здесь? Он говорит: «Да, есть попытки управлять нашим миром. Только в том случае, если он не наш. Если мы принимаем навязанные кем-то правила игры, тогда мы управляемы. Если мы делаем шаг внутрь себя (не в сторону, а внутрь себя) и становимся самодостаточными, хрен ты с нами управишься. Ничего из этого не выйдет. Тогда у тебя есть свой индивидуальный путь воина, который слабого человека приведет как Вавилена Татарского в абсолютный тупик. А сильный ни Пелевиным, ни автором, не показан. И что это? Это колоссальный пессимизм? Это взгляд орнитолога на гибнущую популяцию птиц? Или это, действительно, как нам сказал уважаемый эксперт, еще психоанализ самостоятельный, попытка избавиться от этой слабости человеческой путем даже нетрадиционным, снимая кино?

А.АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Вы понимаете, я совершенно согласен с господином психологом, который сказал, что здесь вопрос души. В этом и состоит главный упрек фильма, в том, что там, собственно говоря, ситуация души и не показана. Это запрещенный прием, но я вынужден сослаться на книгу. Хотя, в общем-то, мы обсуждаем фильм. В книге очень важный момент был – что главный герой обнаружил, что, собственно говоря, ему верить не во что. Очень важным моментом в этом фильме является эпизод, когда Татарский смотрит в витрину и видит там желтые советские ботинки. И он понимает, что как только люди перестали верить в какую-то общую утопию, эта утопия закончилась. Этот момент, когда интеллигент… А это, все-таки, очень важно у Пелевина, что был советский интеллигент, который вдруг оказался в совершенно беспомощной ситуации, в ситуации, когда ему не за что уцепиться, не во что верить. И эта трансформация внутренняя и внутреннее предательство, которое все мы так или иначе совершили, предательство своих убеждений и так далее, этот момент был очень важен. А в фильме нам совершенно не ясно, кто этот герой. Он как черт из табакерки выскакивает, мы видим персонажа, который ходит, вначале зарабатывает в ларьке, потом начинает зарабатывать пиаром и все заканчивается тем, что он превращается в бога. Ну и мне-то что с этого? Трансформации никакой не произошло. Я прошу прощения, это банальность, но никаких изменений с героем в фильме не происходит. Вот трагедия-то в чем. Спасибо.

А.ПЕТЛЮРА: Гинзбург Виктор – это мне друг, конечно, тут, сами понимаете, обосрать друга не хочется, но я хочу осторожно подходить к тому, что… Конечно, вы – умные ребята, все хорошо, я – человек практический, я – художник. У нас другая атмосфера. Если играть на расстроенном инструменте, жопа получается, слушать невозможно. Виктор начал делать фильм с настроенным инструментом, камертон был – супер. Он приехал в Москву в 1992 году и снял документальную атмосферу, документальную ситуацию, очень замечательный фильм «Нескучный сад». Мы работали все за шоколадку. И потом проходит время, когда Виктор приезжает и говорит: «Сейчас будем делать фильм». Я Пелевина два раза пытался читать, «Generation П» – я засыпал. У меня плохо как-то с этим. Не интересно, не вставляло, как говорит молодежь. Но в фильм мы поверили, потому что собрался коллектив, все те же практически, что был в 1992 вокруг того документального фильма. Атмосфера была супер, все настроились: «Вперед». Епифанцев принес супергениальный ролик с огурцом – он убедил Виктора, что он должен сниматься в главной роли. Он принес суперклассный ролик, где он огурец ест, бьет себе в лицо, тыкает в ноздри – «Боже, я больше не буду употреблять эту гадость», и так, и так. «Все, – я думаю, – кино будет – смерть». И так фильм начинался, так начиналась атмосфера, в принципе. А потом как-то она за четыре года… Четыре года снимать, представьте себе. Команда – это важно. Если кто-то в команде не верит, начинает шептаться, фильм – жопа.

К.СТРИЖ: Команда важна только тем, кто в этой команде.

В.ГИНЗБУРГ: По поводу сцены с ботинком. Это сцена с витриной советского обувного магазина и желтым ботинком с пряжками, арфами, она была снята. Мы целый день ее снимали. И она долго жила в монтаже этого фильма, очень долго, очень красивая сцена. Я ее очень люблю. И я считаю, что она очень важная.

А.АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Она принципиальная, да.

В.ГИНЗБУРГ: Очень интересно, да? Потому что тебе показалось, что она там была, да? Потому что она там есть. Она там есть, просто она там на другом плане. Для меня она там есть. И для меня передать это состояние мечтателя, поэта и идеалиста в начале фильма, потерянного – суть того, что нужно было сказать.

А.АРХАНГЕЛЬСКИЙ: Виктор, нет там идеалиста – мы никак не можем это понять.

А.ГОРДОН: Стоп. Все-таки, речь идет о людях, которые сознательно, пренебрегая всеми устоями прежней жизни, этой прежней жизни лишившиеся, становятся манипуляторами другими людьми. Манипулировать другими людьми можно в двух случаях – если у тебя есть идея этой манипуляции или ты хочешь бабла.

А.НЕМЗЕР: Девяностые годы были временем чрезвычайно конфликтным и напряженным. В эти девяностые годы возникла чрезвычайно влиятельная идея, что от нас ничего не зависит и поэтому нам все простится. Эта замечательная идея набирала и набирала силу, и эта двойственная обрисовка героя – она только ее и поддерживает. Мы получили то, что получили. Был кайф от этой самой двойственности, от того, что идея всеобщей манипуляции, действительно, свежа. И, на самом деле, концепция «А это просто прикол» работала тогда и работает, отлично работает сейчас.

А.АРХАНГЕЛЬСКИЙ: И очень бы хотелось, чтобы она работала сейчас, но сейчас она уже не работает.

А.НЕМЗЕР: Работает. Сказали же, искренне человек нам сказал: «Просто прикол».

Д.ДАББ: Действительно, слово «прикольно» – это приговор. Это фильму приговор.

М.МАРГОЛИТ: Кто смотрел этот фильм? Кто-нибудь был на показе?.. Я была первый раз на этом фильме в кинотеатре на окраине Москвы и наблюдала за реакцией людей. 60% – это ребята от 16 и до 25. Остальные – это от 25 до 45 и чуть выше, кто читал книгу. И я вам могу сказать, что для людей коннотации, корреляции, когнитивные диссонансы – это для них мат. А мат – это единственно понятный для них язык, и они ему хлопали, понимаете? Это единственное, над чем они смеялись, что им было интересно. Маты, наркотики… Остальная половина смотрела с точки зрения первоисточника, оценивая эту картину как подстрочник. А остальные… Если вы хотели донести некий мессадж, то вы его не донесли, потому что человек человеку – бренд в наше время.

А.ГОРДОН: Стоп. Зафиксировали это выражение «Человек человеку бренд». Почему, Андрей? Почему я подошел к Виктору. А я в отличие от многих, кто здесь находится, видел почти весь материал, который был снят для фильма. И у меня есть вопросы к режиссеру по поводу того, что сложилось в финале, к финальному монтажу. Я подошел на премьере и неосмотрительно (режиссеру такого говорить нельзя), подошел и сказал: «Вить, идея была очень смелой снять, все-таки, арт-хаусное кино за их счет. Не за государственный, а за счет бренда». И идея была настолько смелая и настолько ошеломительная, что я аплодировал в первую очередь ей, думал «Ну, разведи их». Я подошел на премьере и сказал. Помнишь, что я сказал? «Вить, ты хотел трахнуть бренды. Кончилось тем, что бренды трахнули тебя». Вот об этом – в третьей части.

Обсуждение после показа фильма (третья часть)
А.ГОРДОН: Первый канал, «Закрытый показ», фильм Виктора Гинзбурга «Generation П». Я напомню, что поговорим мы сейчас о самом большом зле, которое нас окружает, – о брендовости сознания, о том, что весь мир брендован. Хочу напомнить, что бренды – очень тонкая штука. Почему в ЖЖ не идут бренды? Да по очень простой причине. Представьте себе на секундочку (и тут демократия в действии), что какой-нибудь Nike платит какому-нибудь блогеру хорошие деньги за то, чтобы тот невзначай написал, что сегодня проходил по Тверской и купил классные кроссовки Nike. Тут же в комментах найдется чувак, который напишет «Говно твой Nike. Вот, Reebok круче». Reebok не платил, а получил такую же рекламу. Гинзбургу удалось собрать под одной картиной несколько брендов, которые находятся в прямой конкуренции. А это значит, что в отличие от ЖЖ они углядели в этом фильме отсутствие комментов, то есть некое послание, которое разделяют и те, и другие. И мне эта тема кажется очень важной, и мы обсудим ее. Но сначала я повернусь к вам спиной, лицом к залу, потому что тут рвутся в бой просто молодые люди. Кто хочет сказать? Кино-то про что?

ЗРИТЕЛЬ: Екатерина, 20 лет. Два Виктора, две победы, на мой взгляд. Этот фильм и произведение существуют совместно друг с другом, их нельзя разделить. Но в то же время режиссер не потерял своей личности.

А.ГОРДОН: Можно идиотский вопрос? Кока-Кола или Пепси-Кола?

ЗРИТЕЛЬ: Я не пью ни Пепси, ни Колу. Не люблю. Ни Фанту, ни Спрайт. А квас – пью.

А.ГОРДОН: Квас не Кола, да. Понятно. Кто еще?

ЗРИТЕЛЬ: Аиша, мне 30 лет и я пожила в том времени, я его отлично помню и отлично чувствую до сих пор. Спасибо огромное за эту работу, Виктор. Огромное спасибо. Огромное спасибо всем актерам.

А.ГОРДОН: Странно: вы помните, а Собчак не помнит, хотя вы – ровесницы. У нее, видимо, жизнь тяжелая была.

ЗРИТЕЛЬ: Вероятно. Действительно, я помню все это. И, по-моему, о девяностых есть великолепный легкий фильм «Даун Хаус» для тех, кто любит девяностые. А этот фильм – он вне, по-моему, времени совершенно, это фильм, тем более, не о потерянном поколении девяностых, потому что у нас каждое поколение потеряно.

А.ГОРДОН: В любом фильме, если это произведение искусства, есть система координат. Исходя из этой системы координат, вы можете себя оценить. Вот в этой системе координат вы – хороший человек или сволочь?

ЗРИТЕЛЬ: К счастью, этот фильм не обо мне. Я хочу поздравить каждого человека, который может сказать о себе так же «Этот фильм не обо мне».

А.ГОРДОН: Хорошо, а если не говорить о фильме, вы вообще хороший человек или сволочь?

ЗРИТЕЛЬ: Я? Я – прикольная.

А.ГОРДОН: Мы добрались до сути, наконец. Автор сознательно отказывается от собственного высказывания. Мало того, отказывается дважды, потому что это экранизация романа Пелевина, на чем Виктор настаивает. А Пелевин – это бренд. И «Generation П» – это бренд. При этом не важно, «Generation П» – это Пепси или п—ц. Тут абсолютно не важно. И то, и другое, с моей точки зрения, брендовано уже сегодня. Виктор пошел, на мой взгляд, по очень смелому, наглому пути. Но бренды забили его ногами. Если это сознательный ход, если в результате фильма победа брендов оказывается очевидной каждому, если мы должны находить свое место в этом мире, только опираясь на то, что сказали другие, что брендовано, тогда поклон, тогда кино, действительно, удалось, получилось. Если так случилось, потому что случилось, если озорная идея парня из Лос-Анжелеса была этими брендами обкарнована, удача это или поражение? Есть мнения?

Д.ДАББ: Бренды, безусловно, победили. Причем, победил как роман как бренд, как Пелевин как бренд и как бренды, которые были использованы в фильме. Я уточню, что, на самом деле: я к фильму более чем лоялен. Я его смотрел трижды, я его смотрел с удовольствием, я люблю роман, для меня это была хорошая визуализация, я много смеялся, я считал все шутки и про Васю-Подберезовика, и почему Григорьев адаптирует советская ментальность – я все это понял. Но дело в том, что второй раз я смотрел фильм в компании людей, близких мне, которые романа не читали (так получилось). И после этого я очень долго им объяснял, собственно, о чем речь. Потому что, что они словили? Они словили бренды, они словили, что это была экранизация культового романа, они словили шутки, в первую очередь брендованные шутки (солидный господь за солидных господ, давятся на картели), да, они это словили и сказали: «Вот, он, как бы по брендам и он еще царь Шумеры и Акадо. Прикольно».

А.ГОРДОН: Шумеры и Акадо – тоже бренды.

Д.ДАББ: Да. И именно это «прикольно», которое я в фильме слышал неоднократно, для меня… Оно меня сегодня кольнуло, потому что для меня это приговор. Потому что да, действительно, нет пути, нет развития, нет мысли, есть набор гэгов, которые широкая публика считывает. А чтобы более тонкие моменты, надо роман читать.

А.ГОРДОН: Спасибо. Вы – человек рекламы, я так понимаю.

М.ХЛЕБОРОДОВ: Нет, на самом деле, как режиссер снимающий я в достаточно большом шоке нахожусь от происходящего, от того, как разбирается на составные части, что-то, что, возможно, не является составляющей частью фильма. А, может, и является. Это неизвестно совершенно. И сейчас точку поставить невозможно. Фильм снят, прекрасно сыграли актеры, режиссер что-то хотел снимать. Гениальный фильм и хороший фильм. По-любому каждый, кто его посмотрел, будет думать и воспринимать что-то свое. И в данном случае этот фильм это несет. И сейчас обсуждать что-то другое – немножко неправильно, потому что конкретный ответ мы не получим сейчас, да? Надо посмотреть кино и что-то из него почерпнуть. Либо не почерпнуть.

А.ГОРДОН: Скажите, пожалуйста, то, что у вас написано на груди, это вы написали?

М.ХЛЕБОРОДОВ: Нет.

А.ГОРДОН: А почему вы это носите?

М.ХЛЕБОРОДОВ: Просто ношу. Вы думаете, что я это логически оцениваю? Читаю, пытаюсь перевести, что написано?

А.ГОРДОН: Конечно, нет. Но вы – взрослый человек, вы – режиссер, вы создаете миры, пусть даже рекламные. Вы же носите на себе чужие высказывания и даже не озаботились задуматься над тем, почему вы их носите.

М.ХЛЕБОРОДОВ: Это не высказывание, это название фирмы просто, которая производит ту майку, которая на мне.

А.ГОРДОН: Это и есть высказывание с их точки зрения. Это и есть тот самый бренд, который мы сейчас обсуждаем. Так вот, Виктор справился с брендами? Он заставил их работать на идею фильма? Или бренды заставили Виктора сделать двухчасовую рекламу? Вот о чем вопрос.

М.ХЛЕБОРОДОВ: Бренды победили с самого начала, как только появился первый бренд – он для того и был сделан. И бороться с ними бестолково совершенно. Они априори победившие.

А.ФОМИН: Я думаю, что Виктор победил бренды. Объясню, почему. Виктор очень иронично жонглирует этими брендами. Я бы так сказал, что он издевается даже и над «Харли Дэвидсон», и над этим «Парламентом». Здесь бренды как необходимая художественная составляющая часть романа Пелевина. И Виктор очень с этим справился.

А.ГОРДОН: А если бы вместо Харли Дэвидсон был Марли Бэбидсон, не читалось бы, про что речь идет? Не было бы большей иронии в этом смысле?

А.ФОМИН: История – про другое.

МИХАИЛ ЕФРЕМОВ, заслуженный артист России, актер фильма «Generation П»: Нечестно. Марли Бэбидсона не существует, а Харли Дэвидсон существует. И, конечно, если большие такие компании пока не подают какие-то дикие иски и все такое, значит, Витя их сделал. Но Витя сам брендом стал после того, как сделал бренды.

А.ГОРДОН: Миша, а вы на съемках нюхали кокаин или что-то другое, все-таки?

М.ЕФРЕМОВ: Нет, на съемках мы нюхали муку.

А.ГОРДОН: Так это ж нечестно.

М.ЕФРЕМОВ: А после съемок – я не буду говорить.

А.ГОРДОН: Мы с вами, конечно, все – герои Пелевина, но не только. Нас не только он создавал, но и другие авторы и бренды. И над нами, наверняка, есть какие-то высшие силы, одна из них – это журнал «Сеанс». Давайте посмотрим его мнение.

Комментарий журнала «Сеанс»
Девяностые. Так много в этом слове для сердца русского слилось. Плохого и хорошего. Странного. Незабываемого. Сегодня эти годы принято называть «лихими». Черная дыра девяностых впитала в себя все возможные кошмары переходного периода, экономический спад, деградация общественных и государственных институтов, обнищание населения, правовой нигилизм. В то же время девяностые дали каждому свободу строить свое будущее и распоряжаться собой, сладкую и невыносимую для тех, кто вырос и возмужал в железных тисках СССР. Нам было так страшно, так тревожно и так удивительно, что травма девяностых застыла где-то в подсознании. И в отличие от других десятилетий XX века это время почти не изучено главным инструментом коллективной памяти – кинематографом. Мало кто решается капитализировать ностальгию, которой нет. Воспоминания отечественного кино о девяностых скудны и однополярны.
Главный герой этого времени – бандит. Стандартная одежда – малиновый пиджак или кожаная куртка и спортивные штаны. Основной сюжет – метаморфоза обычного советского парня в матерое отродье. Девяностые на нашем экране, прежде всего, – эпоха вялотекущей гражданской войны, которая заслоняет собой все прочее. Среди фильмов о девяностых почти нет историй персонального успеха в бизнесе, биографий поп-звезд, внятного рассказа о чеченской катастрофе. Почти нет мелодрам и комедий, потерян пласт обычной, повседневной жизни. Временами кажется, что ее, действительно, не было.
Экранизация «Generation П» расширяет наши представления о времени. Гротескная и важная книга о пропащем поколении, которое улыбнулось лету, морю и солнцу, и выбрало Пепси, перенесена на экран не дословно, но ее абсурдная красота сохранена в полной мере. Главный герой, выпускник Литинститута Вавилен Татарский, ставший креэйтером и копирайтером, вполне может претендовать на право быть коллективным портретом тысяч советских гуманитариев, сумевших выжить в новые времена. Пространство фильма заполнено знаковыми фигурами и узнаваемыми подробностями девяностых. В него интересно всматриваться, но, главное, сохранена центральная линия романа, который может быть прочитан не только как забавная история о начальной поре российского пиара и всесильном телевидении, но и правдивая версия того, как вместе с хаосом из девяностых ушла и жизнь. Поколение Пепси взрослело и перешло на Кока-Колу, а сам Татарский превратился в своего трехмерного двойника.

А.ГОРДОН: Я хочу, чтобы группа высказала всем, кто здесь рассуждал о фильме и не только о нем, все, что вы, на самом деле, хотели бы нам сказать.

М.ЕФРЕМОВ: Спасибо большое всем за обсуждение, спасибо большое журналу «Сеанс», потому что герои этого фильма (очень точное название они сформулировали) – гуманитарии. Это о гуманитариях. Какое время, такие и гуманитарии. Мы больше говорили о времени, а не о Пелевине, не о Витином фильме. А время-то – оно простое ж было, послереволюционное. И если на Западе все смотрят с интересом этот фильм, потому что у них то же самое все произошло, что у нас, но эволюционно. А у нас так все сняли и все на нас повалилось. И от этого, наверное, и тупики, и все остальное, что в этом фильме кому-то может не нравиться. Спасибо.

А.ФОМИН: Мне понравилось сегодня обсуждение, потому что я чувствовал себя героем Пелевина. И все, что здесь происходит, – это абсолютно пелевинская история. История нашего сегодняшнего обсуждения показала, что все мы здесь в душевном тупике. А как этот бог, который сейчас над нами, смонтирует сегодняшнюю программу, это и будет как раз квинтэссенцией фильма. Тем человеком, который манипулирует нашим сознанием.

АНДРЕЙ ВАСИЛЬЕВ, актер, один из генеральных продюсеров фильма «Generation П»: Я тоже очень благодарен, особенно критикующей стороне, потому что я, когда ушел из «Коммерсанта», перестал читать прессу. Не было такой профессиональной необходимости, перестал читать, а вот сейчас послушал бывших коллег, и думаю, оно и клево, и не хрен ее читать. Спасибо.

ОЛЕГ ТАКТАРОВ, актер фильма «Generation П»: В моей ситуации начало я не сильно помню, середину тоже. А с концом не совсем согласен. Но если честно, то пару интересных мыслей я сегодня услышал и они, возможно, окажут какое-то решающее воздействие на что-то. И я с какой-то стороны, наверное, процентов на 25, фильм заново для себя открыл, благодаря этим людям.

ГЕРМАН ЗАЙГОТТ, художник, музыкант, актер фильма «Generation П»: Я тоже очень благодарен всем участникам дискуссии, и очень рад, что этот фильм затрагивает разные аспекты и вопросы жизни и жизнедеятельности человека, и его существования в современном мире, кто он есть. И если этот фильм затрагивает эти вопросы, а мы обсуждаем, то это уже хорошо.

ВЛАДИМИР ЕПИФАНЦЕВ, актер фильма «Generation П»: Я впервые увидел фильм, который создавался человеком, который просто, наверное, ходил по лезвию бритвы, снимая этот фильм. И, пренебрегая всеми табу, существующими на телевидении, всеми требованиями, принципами… Он не задумывался, можно здесь ругаться или нет, можно ли здесь показывать Кока-Колу или нет, он просто это делал. Может быть, не всегда это удачно. Потому что мне как раз таки в фильме не хватило конфликта, мне не хватило страха, кошмара. И именно это мне, прежде всего, показалось основополагающим в произведении.

СТАНИСЛАВ ЕРШОВ, продюсер фильма «Generation П»: Всем, конечно, большое спасибо. Самое главное, наверное, что в зале не было равнодушных. Потому что если бы кино оставило равнодушным кого-то, то это было бы самое большое фиаско.

В.ГИНЗБУРГ: Я хочу, действительно, поблагодарить всех. Мне очень приятно и интересно было послушать, в том числе, критика тоже любопытная. Например, мне очень любопытно было, что Андрей, который приходил ко мне на съемку и написал очень положительную статью в какой-то момент, а потом, после того как фильм вышел, вам что-то очень не понравилось, даже я, по-моему, видел мельком вашу статью. Вы сказали очень любопытную вещь, что это острополитическое кино. Наконец-то кто-то честно сказал, что это острополитический фильм. В России, сегодняшнего дня. Я снимал это кино, ни с кем не договариваясь, ни с государством, ни с либералами. Я вообще разочарован в либералах, я вам хочу сказать. Потому что государство, в общем-то, дало нам прокатное удостоверение, понимаете? Несмотря на то, что там есть персонаж Березовского, что там есть виртуальный Путин, там есть инаугурация президента в Кремле, где мы заменили президента на цифровой скелет, идущий по коридорам Кремля. То есть прокатчики на коленях умоляли меня убрать кучу всего. Пиарщики наши говорили «Это никогда не пройдет, это невозможно в этой стране вообще». Но, знаете, я, наверное, не пошел к либералам, к вашему междусобойчику, чтобы получить вашу поддержку, получить хорошие рецензии, чтобы вы меня поняли, потому что, в принципе, это кино протестное по своей сути, оно протестует против всей той несправедливости, в которой, в общем-то, живет современный человек. И мне кажется, оттуда идут какие-то корни либерального раздражения этим фильмом. Хотя, на самом деле, это кино должно поддерживаться вами. Понимаете? Потому что здесь впервые идет честная, острая, политическая сатира, которая изначально была у Пелевина, и которую я продлил в сегодняшний день, как вы видите, как вы знаете. И про бренды – то же самое. То есть, конечно, человек человеку уже не бренд, а человек человеку уау, да? Это, как бы, я считаю, очень гениально открытие.

А.ВАСИЛЬЕВ: Миша Ефремов подсказывает, что нельзя при нем вообще говорить слово «острая политическая сатира». Я просто.

А.ГОРДОН: Виктор, как тебе обсуждение? Может быть, хоть какая-то свежая или не очень мысль изменила твое отношение не к фильму, конечно, хоть чуть-чуть к действительности?

В.ГИНЗБУРГ: Я, наверное, всю жизнь свою оставшуюся буду в процессе осмысления, что же я здесь натворил. Поэтому, конечно, все очень интересно. И в том числе и критика. Вполне. Поэтому – да, это некий процесс, я, может быть, в какой-то момент пойму, что я натворил. Не знаю.

А.ГОРДОН: Я тебе этого желаю. Мы все когда-нибудь поймем, что мы натворили, а, вернее, не мы, а дети наши. А пока мы находимся в процессе этого понимания, вроде как, никто ни за что не отвечает. Заблуждение. Отвечать нам приходится каждый день и не только перед будущими поколениями и прошлыми, но в первую очередь перед самим собой. Мне кажется, кино еще и об этом. И вообще любое кино, которое снимается у нас, кино, которое снимается про нас, – это уникальный опыт, потому что никому мы в мире не нужны и никому мы в мире не интересны. Поэтому смотрите российское кино – никто лучше про нас не скажет. Всего доброго.