— Рената, вы когда-нибудь смеетесь над собой?

     — Я смеюсь постоянно. Тут у меня было плохое настроение, и я посмотрела в Интернете нашу программу с Миллой Йовович. Я так хохотала. Еще я очень часто смеюсь, когда вижу себя в каких-то фильмах.

     — Я смеюсь постоянно. Тут у меня было плохое настроение, и я посмотрела в Интернете нашу программу с Миллой Йовович. Я так хохотала. Еще я очень часто смеюсь, когда вижу себя в каких-то фильмах. 

     — А когда Галкин вас пародирует?

     — Я считаю, что он парень очень талантливый...

     — Как, на ваш взгляд, похоже?

     — (Вздыхает.) Всегда очень похоже. Пронзительно похоже.

     — В ситуации «шли—споткнулись—упали» плакать будете?

     — Ой, по-разному. Тут как-то упала и получила так называемый перелом локтя. И поехала сниматься к Кире Муратовой, почти в комедии про стареющего плейбоя. И получилось так, что снимался эпизод, в котором я должна была быть с поломанной рукой. И это поразительно. Это сыграло на роль... Вообще, я заметила, что если ты с поломанной рукой, или у тебя флюс, или ты больна, то почему-то пользуешься особенным успехом у мужчин. А когда ты при оружии, с накрашенными губами, вся такая безупречная — они сторонятся.

     — Сами себя жалеете?

     — По-моему, это свойственно всем людям без исключения. Любовь — это что? Это когда тебя жалеют, берегут, болеют за тебя. Ты же не казенный. Если человек себя не жалеет, значит, он себя не любит.

     — А поплакать любите?

     — Ой, этим психическим расстройством я не болею.

     — Даже когда постоянно критикуют вашу работу?

     — (Вздыхает.) Критикуют часто. Но я как-то примирилась с этим. По-другому и не бывает. Если сравнивать, то все, по-моему, находятся под пристальной критикой.

     — Вы сами себя критикуете?

     — Ну бывает, конечно. Я и смотреть на себя стараюсь нечасто. Никогда не пересматриваю свои фильмы и передачи. Для меня это слишком болезненно.

     — Если спросить случайных прохожих, знают ли они Литвинову, все ответят «да», но мало кто из них назовет ваши фильмы…

     — Согласна, я скорее не массовая актриса. А сейчас получилась парадоксальная ситуация, потому что Галкин меня популяризирует. У меня с Максимом уже неразрывная связь образовалась.

     — Вам важнее, чтобы был один понимающий или сотня восторженных?

     — Я так не разграничиваю. И потом, что такое восторгаться? Это значит, что люди тоже как-то тебя принимают.

     — Тогда почему вы пошли ведущей на МУЗ-ТВ?

     — Ну это интересный проект и колоссальный опыт. С кем я только не встречаюсь на моей передаче «Кино*Премьеры». С другой стороны, мне кажется правильным, когда программу про кино ведет человек, который понимает этот процесс. И в нем нет желания утвердиться за счет своих же коллег. Я, наоборот, полна сочувствия к любому и каждому.

     — Вы не боитесь, что ваша программа затеряется: сейчас на каждом канале говорят о кино?

     — Серьезно? И вы считаете, что они все затерявшиеся?

     — Нет. Но тем не менее.

     — Опасаюсь я или не опасаюсь... Я делаю, а дальше, как говорится, будь что будет.

     — Как вам в роли журналиста?

     — Отлично. Я чувствую себя очень комфортно, особенно когда ко мне приходят люди.

     — Вы поменяли свое отношение к представителям этой профессии?

     — Я и говорю, что у меня есть какое-то сочувствие. Общаясь с человеком, я изначально к нему очень трепетно отношусь. Но иногда, когда кто-то из шоу-бизнеса приходит, ты начинаешь думать: «Боже мой, какой ужас». Тяжело бывает (смеется). Вот как-то была у меня одна женщина, такая смешная... Но все же люди.

     — Вам кто-то отказывал в интервью?

     — Не знаю... Наверное, меня не травмируют такими сообщениями. И правильно делают.

     — Вы вообще часто слышите в своей жизни слово «нет»?

     — Слышу, конечно. Я такой же человек, как все. И иногда это слово бывает очень трагичным.

     — А сами часто его произносите?

     — Я умею произносить слово «нет». Но стараюсь, чтобы оно не было намеренно жестоким.

     — Своей дочке Ульяне тоже умеете отказывать?

     — Ой, крайне редко. И это, наверное, неправильно.

     — Ей уже пять лет исполнилось...

     — Да, у нее был юбилей. Я помню, покупала гирлянды какие-то, подарки, платья, туфельки с бисером. Боже, она у меня такая модница.

     — Как вы думаете, Ульяна многое запомнит и унесет во взрослую жизнь из того, что сейчас переживает?

     — Очень трудно прогнозировать. Потому что я, например, себя в этом возрасте не помню. Вообще. Представляете? Может быть, первый класс... А вот до этого я еще была в полной несознанке.

     — Ну а как мамины туфли мерили или красились ее помадой?

     — Помадами я особенно не красилась. Но помню, что у мамы был целый склад старых чулок. Тогда же даже с чулками проблема была. И вот из этих чулок я плела здоровые такие, жирные косы и надевала их на голову.

     — Фату из занавески делали?

     — Я юбку бабушкину брала, косы цепляла и у зеркала пела. Это я помню.

     — Дочка ваши туфли уже примеряет?

     — Да. Постоянно.

     — Ругаетесь?

     — Нет, что вы. Она очень часто ходит по квартире на высоких каблуках. Ей страшно нравятся белые и красные туфли. Черные она как-то не уважает, хотя уже знает слово «элегантно».

     — А вы в каком возрасте полюбили ставшие вашей визитной карточкой черные водолазку и юбку?

     — Просто у нас с мамой совсем не было денег. И это был единственный вариант выглядеть элегантно.

     — У Ульяны сейчас такой возраст, когда ее можно отдать и в балет, и в спорт, и в музыкальную школу. Уже думали на эту тему?

     — Я хочу отдать ее и в спорт, и в музыкальную школу. Сейчас к ней ходит учитель по хореографии, но мне кажется, что это не ее.

     — Вы всегда говорили, что в жизни смысла нет, каждый...

     — ...назначает его себе сам. Ну какой смысл? Конечно, нужно любить. Мне кажется, это один из главных смыслов в жизни.

     — Может, когда дочка вырастет, то сама и решит, нужен ей спорт или музыкальная школа?

     — Ну как сказать? Я, например, очень благодарна маме, что закончила музыкалку. Хотя сама себе придумала это занятие. Я занималась легкой атлетикой, а потом начала канючить, что хочу заниматься музыкой. И закончила школу при консерватории по классу фортепиано. У меня какое-то время не было инструмента дома, потому что он был дорогой, а у мамы была крайне маленькая зарплата. И где-то первые полгода я бегала в музыкальную школу заниматься. А потом мама купила подержанное фортепиано фирмы «Заря», как сейчас помню.

     — У меня тоже дома стоит, черное.

     — Да. Мой любимый инструмент. Правда, мама где-то года два назад покрасила его масляной краской, и я чуть ли не рыдала из-за этого.

     — Вы ведь росли без отца?

     — Он крайне мало со мной общался, а у меня всегда была большая потребность в его обществе. А ведь тогда к неполным семьям относились почему-то негативно. И я, конечно, болезненно это переносила. Я специально вешала в прихожей — сейчас могу в этом признаться — мужской плащ. И подружкам говорила, что это плащ папин, хотя на самом деле он был дедушкин.

     — Как вы думаете, современные дети к этому по-другому относятся?

     — Мне кажется, они легче все это переносят. А я, кстати, никогда маму не осуждала. Наоборот, решала сама эти вопросы со своими одноклассниками и подружками. Лапшу им на уши вешала (смеется).

     — Не боитесь, что скоро и Ульяна будет задавать вам вопросы об отце?

     — Что значит — боюсь? Мне кажется, в этом смысле нужно быть честной. Другое дело, что в одном возрасте к этому относятся так, в другом — эдак. Я, например, встречаю людей, которые очень осуждают подобные случаи. Во многих живет какая-то обида. И я не могу понять их. Лучше сочувствовать, нежели осуждать или обижаться.

     — Вы готовы к тому, что дочь подрастет и будет читать о вас всякие слухи в прессе?

     — В принципе готова. А что сделаешь? Как это может быть по-другому?

     — О том, что пишут про вас и Земфиру?

     — Вы знаете, я готова говорить про сотрудничество, но я совершенно не готова комментировать что-то другое.

     — Как вы считаете, существует дружба между мужчиной и женщиной?

     — Мне не хватает времени даже на самых любимых, поэтому дружба для меня — роскошь. Как правило, дружба скорее основывается на каком-то сотрудничестве, работе.

     — Или все-таки дружба подразумевает со стороны одного скрытую любовь?

     — У меня такого не было. Я не знаю. Этот опыт я еще не приобрела.

     — Меня однажды подруга поставила в тупик, задав вопрос: «У каждого человека существует своя половинка, а вдруг моя умерла...»

     — ...вы знаете, бывает же очень много несчастливых и в семейной жизни. Но есть же какие-то другие смыслы... Свою задачу можно подобрать и приносить добро людям в других областях.

     — Вы верите в жизнь после смерти?

     — Есть много доказательств того, что это существует, что существует дух. Но с точки зрения религии... — ой, очень сложный вопрос...

     — А если бы вам предложили после смерти вернуться, но не человеком. Кем бы вы предпочли родиться?

     — Нет. Все-таки человеком. Не хочу больше никем быть.

     — Тогда Рената Литвинова — это кто?

     — Я скорее себя называю человеком.

     — Вы уже начали скрывать свой возраст?

     — Нет. Пока мне 39 лет, но на днях исполнится 40 — юбилей.

     — Вас пугает эта цифра?

     — Не пугает. Хотя я иногда вижу 40-летних людей в таком разрушенном состоянии, что думаю: «Боже, боже — какой ужас!». Так что себя нужно беречь.