Рената ЛИТВИНОВА и другие участники ее киномонолога

Игровым дебютом Ренаты Литвиновой «Богиня. Как я полюбила» открывается Роттердамский фестиваль. Параллельно с выходом фильма на экраны в продаже появилась книга «Богиня. Разговоры с Ренатой Литвиновой».

Хотя у книги есть автор — Алексей Васильев, ведущий диалог с кинодивой, более того, вдохновенно ей поклоняющийся, о нем чуть ли не сразу забываешь. Удивительный феномен: что бы ни делала Рената Литвинова — она существует в режиме монолога. Фильм буквально втекает в показательно безумные тексты, произносимые «богиней» в книге. Начинаешь путаться. Так что, собственно, она экранизировала? Сценарий, написанный Ренатой Литвиновой, продюсированный, сыгранный ею же? Или ее саму? Несказанно прекрасную. Эпатирующе-гламурную. Готовую на фатальные поступки. Однажды придуманную и сыгранную по обе стороны экрана.

 «Я что-то такое зажигаю, зажигаю, зажигаю... И меня, конечно, цепляют женские истории».

Из-под чар Ренаты выбраться нелегко, поэтому ее фильмы заведомо обречены на успех не только у критики (к фильму отнесшейся весьма благосклонно), но и у определенной части публики. Кто она, эта публика, не берусь судить. Хотя сама Рената точно знает «избранных» в лицо: «...это арт-хаузный зритель и те, кто моложе 25 лет».

Впрочем, я спрашивала, что именно распознали в фильме самые рьяные его поклонники. Выясняется: поняли немногое, каждый — свое. И если бы не шлейф подробных комментариев автора... Впрочем, подобное не редкость в арт-хаузе.

«Представляете, с чем мы запускались? В том сценарии все было полностью зашифровано. Я сценарий сильно заколдовала-закодировала со страшной силой».

Сюжет можно изложить лишь в его начальной стадии. Следователь Фаина путается не только в следствии — в собственной жизни. Да что там — день и ночь она путает. Гоняет ворон, по ночам попивает коньячок («Старый город» — спонсор фильма). Нелепое, неустроенное, казалось бы, бессмысленное существо. Ан нет, распутав ноги, влезет на высокие каблуки, лучше красные. И раскроет ужасное преступление, спасет маленькую девочку, похищенную и прикованную к трубе в ванной парой упырей.

Эта история — продолжение страшных рассказов медсестры Риты Готье из муратовских «Увлечений», стоявшей и смотревшей, как хирург стряхивает пепел сигареты в разрезанный живот оперированной женщины. Развитие темы неподражаемой Офелии, путешествующей по городу в поисках смерти, из муратовских «Трех историй». Фаину из органов увольняют, зато она встречает героя «своего романа» (Максим Суханов). Отрешенный профессор с проколотыми венами с помощью галлюциногенов встречается с умершей женой. Дальше фильм представляет собой обрывки сновидений, разорванные клочки ненаписанных писем близким, страниц дневника или... разрезанную на фрагменты кинопленку, на которой отпечаталась глубоко интимная история, по сути, автопортрет. Они плывут по экрану кинематографическими галлюциногенами, не стремясь быть прочитанными зрителем.

«Я ее, эту комнату, наполнила своими вздохами, что ли, монологами своими невменяемыми, забыла полностью о мужчинах и сконцентрировалась только на женщинах».

У фильма одеяний немерено, почти как у голого короля. Сначала он примеряет на себя детектив, кутается в мелодраматический триллер, накидывает звездный плащ мистической сказки. Кажется, искренне автор хочет «сделать нам красиво». Но при этом само «тело» фильма остается аморфным, не теплопроводным. С экрана ощутимо веет холодом.

«Кино — это не жизнь. Это что-то над жизнью...». В данном случае «над» — слишком высоко, буквально в загробном мире. Потусторонний мир — лес со стройными рядами деревьев и огромными мухоморами. Люди «оттуда» все время переговариваются с нами, здешними. Но и «здешние» сильно смахивают на «не местных». Самое загробное место — стекляшка столовой с перемазанными помадой, вытравленными пергидролем толстыми официантками. Мистические путешествия «туда» и «оттуда» совершаются через зеркала с правильной амальгамой. Стирая границы между тем светом и этим, между прошлым и настоящим, зеркала прочерчивают очевидную для автора неземную связь между дивой Ренатой и советской звездой Любовью Орловой, вступающей в зеркала в «Светлом пути». (В документальном вирше «Нет смерти для меня» Рената по праву автора царила среди кумиров советского кино.)

 «Я — звезда вашего периода!».

Не знаю, насколько верна моя расшифровка этой умопомрачительной мистификации, но, по моей версии, Фаина (немножко Алиса, немножко Корделия и Офелия, любившая до буквального безумия) шагает в «зазеркалье» не ради смерти, но любви, дабы воссоединиться с избранником-«путешественником» в мире ином. Полюбив, вроде бы «вознеслась» в Богини. Ибо здесь, на Земле, любить невозможно. Потому что любовь вечна, а жизнь — нет. Вот к чему финальные заклинания Земфиры «Любовь как случайная смерть».

Авторский монолог распределен между разными артистами. В их устах эти «нереальные тексты» звучат вычурно, манерно.

«И другую актрису я не беру на главную роль только потому, что мне с самой собой легче работать... я совпадаю со своим текстом».

Она царствует в фильме, жестикулирует чрезмерно, словно пытаясь с картиной, ею «перестраданной», к нам, глухонемым, пробиться сквозь «зеркало» экрана, к нашему сочувствию, пониманию. Не пробивается. Ведь судя по замыслу, фильм — о том, что смысл жизни — испытать любовь. Но любовного градуса, эмоции в фильме ни на йоту. Есть медитация на тему. Может, виной тому сама Снежная Королева. Бестелесная, затянутая в узкое платье. Окруженная стаей воронов.

В фильме есть стиль, собственное «неземное» пространство, выстроенное (выстраданное) божественной демиургиней и ее верным пажом, блестящим оператором Владом Опельянцем. Но у снежных королев идиосинкразия к горячим любовным напиткам. Королеву играет свита, обрамление из звезд: Суханов, Светличная в роли «тени-призрака матери», Хабенский в крошечном эпизоде, Сухоруков в роли безутешного отца, Ксения Качалина — горбунья, а также модные в тусовке: сценарист Константин Мурзенко, переводчик Вася Горчаков. Глупенькие, они же не знали, что будут сниматься в «монологе», вот некоторые и обиделись, что их здорово «вырезали» в монтаже.

«...я же всем всегда подыгрывала, в фильме меня много, но я не главная».

В «загробных» сценах богиня превращается в бомжиху. Бомжиха очень похожа на Фуфалу — шедевр Софико Чиаурели и Абуладзе из «Древа желания». И мальчишки размалеванную нищенку так же дразнят. Вообще фильм прикрыто и неприкрыто цитирует — Гринуэя, Пазолини, Кокто, Линча... Музыка навеяна Найтом. Влияние Муратовой разлито в каждом эпизоде.

В фильмы Киры Муратовой актриса Литвинова вписывается превосходно, потому что играет тонкую пародию на гламурную кинодиву Литвинову. Степень свободы, шаржированности, гротескности ставит ее работы у «одесской мамы» в ряд с характерными ролями Марецкой, Зеленой. Муратова раскрепощает восхитительный, особенный юмор Ренаты, в «Богине» придушенный режиссером Литвиновой.

«Безумие дает нам крылья».

Я бы добавила: показательное безумие. Как продолжительное показательное выступление без обязательной и произвольной программы. Оттого, что реальная (точнее, полуреальная) Рената и нереальная Фаина столь нерасторжимы, все время кажется, что следователь Фаина в завершение сцены скажет в камеру: «Стоп. Снято!».

Но: «Замысел — долгая река, которая течет мимо». Я стараюсь вникнуть, правда, но у меня не получается. Хотя отдельные эпизоды притягательны и эксперимент в российском кино ныне — редкость. Но подло подкрадывается и не отступает ощущение, что Рената сама несколько запуталась, освободившись от «оков» внятного изложения, «вознеслась» в инфернальный, только ей понятный мир.

Она умеет располагать к себе аудиторию. Сухих прокатчиков растрогает до слез, призвав их к ответственности при выборе: взять ее фильм в кинотеатр или не взять. Ибо они должны полюбить ее, а иначе они погубят ее жизнь.

«Я и в следующий фильм себя позову — в качестве экономии. У меня с самой собой как с артисткой проблемы минимальные. Мне с собой удобно».