Рената Литвинова сыграла Раневскую

У "Вишневого сада" в постановке Адольфа Шапиро много разных достоинств. Но главное — удалось то, ради чего этот спектакль, похоже, и был затеян: монологи Раневской в исполнении Ренаты Литвиновой звучат так, будто придумала их сама Рената.

Через двадцать с лишним лет после постановки Эфроса, которая была в большой степени про Лопахина — Владимира Высоцкого, и год спустя после великого спектакля Някрошюса, главным героем которого был, несомненно, Лопахин — Евгений Миронов, появился "Вишневый сад" про Раневскую.

Сергей Соловьев, снимающий сейчас сериал по "Анне Карениной", заметил как-то, что Анна — первая женщина Серебряного века.

Раневская в исполнении Литвиновой не просто героиня Серебряного века — она первая русская, с кем может быть связано слово "дива".

Приглашение на одну из сложнейших театральных ролей непрофессиональной актрисы, никогда ранее не выходившей на сцену, наверное, можно было бы счесть авантюрой. Но Шапиро угадал главное: монологи Раневской, где наивность и пафосность так часто переходят друг в друга, что становятся почти неразличимы, именно Литвинова с ее абсолютно органичной "манерностью" сумеет произнести так, что зритель услышит, поймет и прочувствует каждое слово.

Для "комедии в четырех действиях" под названием "Вишневый сад" очень важно и то, что Литвинова по природе своей не просто дива, а дива-клоунесса — качество столь редкое, что в русском театре о нем и вовсе забыли.

Внешне Раневская от Литвиновой будто сошла со страниц альбома историка моды Александра Васильева "Красота в изгнании". Она и пребывает в вечном изгнании, на которое сама себя обрекла изначально, вне зависимости от обстоятельств.

У Някрошюса Раневская была метафорой смерти, у Шапиро — нездешней жизни, причем где "здесь", а где "там", никто толком не понимает. У нее свои отношения с пространством и временем. И ответ Фирса "живу давно" — на замечание о том, как он постарел, для Раневской неубедителен: она из другой системы координат.

При всем эгоцентризме ее поступков слова об исторической ответственности (и вообще какой бы то ни было ответственности) к ней неприменимы — она как птица небесная, которая не сеет, не жнет и для которой слово "завтра" не существует.

Впрочем, и те, кто сеют, жнут, хлопочут, строят и рубят, — т. е. Лопахин и Варя, по логике спектакля никакого "завтра" не увидят тоже.

Идеологически центральной в этой постановке становится сцена с Прохожим. Молодой мужчина в черном морском бушлате незаметно подсаживается к компании, внимательно слушает рассуждения Пети Трофимова о гордом человеке и реплики, которыми обмениваются между собой обитатели поместья, потом спрашивает, как пройти на станцию, но ясно, что именно он — тот, кто скоро будет указывать всем дорогу. Единственный, кто останется жить на месте вырубленного вишневого сада, — ну, может быть, еще Епиходов (молодой артист Сергей Угрюмов сумел превратить его в одного из центральных персонажей спектакля), обнаруживающий удивительную приспособляемость к обстоятельствам.

"Вишневый сад" Някрошюса был попыткой человека протестантской этики понять загадку российской истории. Спектакль Шапиро несравнимо проще: не столько рефлексия, сколько констатация непреодолимой тяги страны к разрушению. Художник Давид Боровский, как когда-то в таганковском "Гамлете", главным героем делает занавес: расшитые бисером полотнища с мхатовской чайкой проносятся по сцене, сметая всех на своем пути. И Гаева, которого петербуржец Сергей Дрейден блистательным образом превращает в пародию на "милого интеллигентного человека" российского разлива, и мужика Лопахина (Андрей Смоляков) с его маниакальной мечтой о "Вишневом саде", которой лучше бы никогда не сбыться, и резонера Петю (Дмитрий Куличков) — добрейшее и бессмысленнейшее существо, и Фирса (Владимир Кашпур) — главного из всех недотеп

"Дачники — это так пошло", — говорит Раневская голосом обитательницы Успенского шоссе Ренаты Литвиновой. Может быть, потому, что ей действительно жаль вишневого сада, а может, просто, чтобы не забивать себе голову, а поскорее уехать подальше — от этого занавеса, этих чаек, колдовских озер и звука лопнувшей струны — от всего того, что связано с понятием "Родина".