Деконструкция современного языка

Деконструкция как один из признаков постмодернистского текста (на примере текстов Ренаты Литвиновой).

Никогда еще, по сравнению со второй половиной ХХ века, понятие текста не было столь значимым. Роль, функции и способ организации текста достаточно длительное время оставались неизменными, но пришедшая постмодернистская парадигма принципиально изменила все атрибуты текста. Помимо прочих (отсутствие авторства, интертекстуальность, повышение значимости контекста и т.д.) теоретики постмодернизма, в первую очередь, Ж. Деррида выделяют такой признак, как деконструкция.

Несмотря на то, что четкого определения этого понятия его автор не дает, мы можем выделить несколько основных черт, присущих деконструкции:

1. Так, общую стратегию деконструкции автор определяет, как стремление опрокинуть или перевернуть существовавшую иерархию, гегемонию, которая, так или иначе, задается бинарной оппозицией. Задача здесь заключается в том, чтобы снять саму структуру оппозиции, чтобы построить, заново создать новую концепцию письма и новую концепцию текста.

2. Всякий застывший, остановившийся смысл, по мнению Ж. Деррида, требует немедленной деконструкции.

3. «Темноту», непонятность Ж. Деррида вообще считает имманентным свойством письма, связанным с невозможностью абсолютно прозрачного значения: всегда остается некая зона мерцания непроявленных смыслов. И в этой связи довольно естественно, что письмо у Ж. Деррида стремится обрести магическую силу.

Деконструкция характеризует текст Ренаты Литвиновой в грамматическом смысле: очень часто устоявшиеся формы – семантические, синтаксические или лексические – разрушаются инверсией, окказионализмом или при помощи иного стилистического приема.

В «Увлеченьях» ее героиня говорит: «В тот день патологоанатомом был такой парень… Он всегда мне был похабен. У него были маслянистые волосы – черные прожиренные пряди». В новелле «Офелия» (киноальманах «Три истории») можно найти такие фразы, как «я пока тебе друг и не превращай меня в обратное», «невинно утонувшая Офелия», «все закрючковано, имеет свои заделы и запросы», «А какая такая у вас судьба, чтобы вы не хотели, чтобы они ее повторили?». Подобные же примеры разрушения устойчивых языковых структур можно найти и в фильме «Богиня: как я полюбила»: «Все неслучайно, и неслучайно вы прислались в тот день ко мне в околоток», и в рассказах Литвиновой: «Мой Четвертый человек уже три года как… по могилам» , «вытрачивание денег».

Деконструированный текст оказывается информационно избыточным: для того, чтобы донести до адресата смысл сказанного (или написанного) необходимо неоднократное повторение: героиня «Увлечений» вспоминает о покончившем с собой возлюбленном, которого «желали выкрасть и захоронить, но только теоретически, только теоретически, только теоретически». Офа из «Трех историй» постоянно повторяет уже сказанное: «Доктор, сюда идут. Идут сюда», «Я не хочу, чтобы ты видел моего лица: оно такое разгоряченное – просто я у цели, доктор. Иди! Значит, я у цели, доктор… Оно такое разгоряченное, мое лицо… Иди!», «Так–так–так–так…».